Действительно, ему и здесь было неплохо. Он одним из первых отозвался на зов новой власти. Пробрался на корабль и поплыл в Севастополь. А там

Сенька Немич подбил его ехать в Гизлев — устанавливать новую красную власть. И это были самые лучшие дни его короткой жизни. Семья Немичев держала город в руках. Леканя вспомнил, как хохотали красноармейцы, когда офицерская шобла булькала с облавка. Антонина, сестра Сеньки, любила резать панские уши и носы. Была взбалмошной. Леканя чувствовал, что на некоторых фотографиях рядом

с ним лучше не светиться. Он любил тихую работу. Помогал Сеньке считать контрибуцию. Присматривал за своими. А потому и сориентировался одним из первых.

Когда в Киммерик ворвалась немчура, Сенька решил ехать в Перекоп защищать красную власть. Леканя, конечно, уехал с ним. Гызлев уже пылал. С юга доходили слухи о зверствах киммеринцев. Желто-голубые под руководством полковника с чудаковатым именем Болбочан уже заняли Симферополь.

Остаться на месте не имело смысла, но и драться на узком перешейке Лекане не хотелось. Сенька может сколько угодно говорить, что правда на их стороне, поэтому они победят. Но Леканя решил переждать. Выигрывает тот, кто быстро реагирует.

Соседний цветок снова зажужжал. Парень уже поднял руку, чтобы уничтожить очередного вредителя, когда до него донесся слабый крик. Он выучил карту и знал, что забрел в глухие места. Недалеко был поселок немецких колонистов. А еще дальше — зерновой порт Сары Булат. Туда ему и нужно. А дальше рукой подать в

Одессы. Звук заинтересовал. В нем была боль и вместе с тем надежда. Леканя раздвинул травы. Высоко в небе крикнул орёл. Леканя оглянулся. Нет души. Он подобрал ружье, любовно коснулся экспроприированного парабеллума. «Крик — это не пальба», — рассудил Леканя и пошел по тропинке. В этом месте над морем возвышались глиняные обрывы. Внизу они оканчивались известковыми плитами.

Парень заглянул за край. Прямо под ним тянулись километры песчаного берега.

Но снова ни души. Леканя стащил кепку и вытер лоб. И тут, словно по команде, под ним раздался тягучий вой. Парень вздрогнул, припал к земле, свесился над обрывом и не поверил своим глазам. Уступ, на котором он лежал, был из сплошного карста. В отвесной плите под ним чернело несколько окон. «Хранилища контрабандистов», — обрадовался Леканя. Окна были где-то посреди высоченной стены. Теперь он точно знал, что крик раздается именно оттуда. «Если там есть люди, у них должна быть еда, а может, и лодка», — подумал парень. Он почесал затылок. Оставалось решить, как они влезают в это птичье гнездо. В поисках лестницы или лестницы Леканя еще сильнее свесился со стены. Сухостой врезался в грудь. Камни осыпались. Испуганная ласточка вылетела из невидимой дыры. Еще до того, как Леканя успел разглядеть фигуру внизу, он выхватил парабеллум.

— Стой, где стоишь, буду стрелять!

Скрывавшийся в тени парень поднял руки и развернул к Лекане красное от солнца лицо. Он был худ и высок, имел белокурые волосы и взъерошенные уши.

Глаза заслонили массивные линзы.

— Нет оружия, к ветру ходил. — Он задрал голову и улыбнулся широкой щербатой улыбкой. Леканя решил, что сам разве на несколько лет старше его. А Лекане через месяц должно было исполниться шестнадцать.

— Чьих будешь?

— Здешний, — словно выплевывая твердые звуки, сказал парень.

Леканя даже поднял брови, чтобы понять сказанное.

— А чего разговариваешь, как не наш?

— Из колонистов.

— Немец, значит. — Леканя положил пальца на гашетку и прищурил один глаз. Знал он немцев. Батю на войне порешили, проклятая контра.

— Немец. Но свой. — Парень казался спокойным. Лишь улыбка исчезла. — Оружия нет. Но у меня есть вода и хлеб. И лодка.

Эти слова заставили Леканю задуматься.

— А в пещере у тебя кто?

— Баба, — снова обнажил длинные белые зубы немец.

— Баба? Жена твоя? Или где кобылу порадоваться включил? — неожиданно для себя Леканя почувствовал, что ему нравится эта капуха каланча. В его глазах было что-то знакомое.

— Просто баба. Сам посмотри. Справа от тебя камень. Под ним лаз к пещере. — Немец тряхнул руками.

— Нет глупых. Ну-ка сюда, чтобы я видел, а потом уже и на бабу твою посмотрим. И смотри мне: увижу мухлеж — угачу шар между глазами. Я из парабелушки из десяти шагов тебе в веснушку над левым глазом поцелую.

Колонист кивнул и быстро, как паук, подрался стеной, цепляясь за хитро скрытую контрабандистами лестницу. Леканя даже ахнул, когда из пропасти выпрыгнула белая рука. Вблизи парень был еще выше и тоньше. Одет в грязную гимназиальную форму.

— Как тебя зовут, колонист?

— Герман Зорг, — сказал парень и протянул длинную руку. — Гимназист, приехал к своим на постройку. А кто ты будешь?

— Красная сила революции, вот кто я. Шуруй, Германия, — только и сказал

Леканя, дулом показывая на камень.

Парень отодвинул камень и откинул деревянную крышку.

— И чтобы я тебя видел!

Внизу оказался круглый лаз, словно выдолбленный в извести колодец. Герман вытащил веревку и полез в дыру. Леканя закинул ружье за плечи, пистолет воткнул за пояс и полез за гимназистом.

До земли было максимум два аршина. Леканя уже приготовился прыгнуть и вытащить парабеллум, когда длинные руки вцепились в его штаны и изо всех сил потащили наземь.

— Ах ты контра! — заорал Леканя и попытался хлопнуть ногой. Он все еще держался за веревку. Но Герман был цепок. Он повис на парне.

Леканя почувствовал, как веревка впивается в кожу, и сделал единственное, на что был способен. Отцепил ладони и мешком упал на Германа. Сражались они недолго.

Гимназист был явно не готов к звериной ярости питомца церковно-приходской школы села Журноково Грязовецкого уезда Вологодской губернии. И в тот момент, когда Леканя почувствовал кровь противника на зубах и уже готовился праздновать победу, снова закричала женщина. На этот раз с такой животной силой, что парни застыли. Луна раскололась о стены. Леканя отпустил ухо Германа, а тот разжал кулаки.

— Что с ней? — спросил Леканя.

— Рожет, — почему-то шепотом ответил Герман.

На полу в большой карстовой пещере лежала женщина. Две темные косы выбились